Он был высоким и худым , но - очень грациозным... Черты его лица и - все существо его - было удивительно обаятельным, излучающим волшебное притяжение, противиться которому у вас нет сил. Он обладал острым , глубокомысленным, живым и трезвым духом, был прекрасно воспитан -и обладал естественной застенчивостью, которая только украшала его добродетель.Он разбирался в античной и современной литературе, как английской, так и - французской и итальянской, которые достойны прочтения таким тонкочувствующим мужем. Все это в сочетании - делало его настолько привлекательным, что не было почти никого, кто бы не относился к нему с восторгом и восхищением - если не с любовью.

His person was graceful, tho´ tall  and slender, his mien and shape having  something  extremely  engaging, and for his  mind, it discover´d   charms  not to be withstood... His  wit  was  strong , subtile, sublime and sprightly, he was perfectly well-bred and adorned  with  a natural  modesty which  extremely became  him. He was master bot  of the  ancient and  modern  authors,  as well  as  of  all those in  the  modern  French  and  Italian,  to  say nothing  of  the  English,  which    were   worthy  of    the    persual   of  a  man  of   fine   sense.   From  all   which   he   drew  a conversation so  engaging,  that   none   could   enjoy   without    admiration  and  delight,  and    few   without   love.
St. Evremond, 1664 .

Нежная, почти девическая красота молодого Графа Рочестера произвела приятное впечатление при дворе.  Пристойный, начитанный, умный, красноречивый, трезвый, как монашка, с прекрасными манерами и - удивительно приятной наружностью - 17 летний юноша имел все шансы сделать блестящую политическую или   военную карьеру.  Правда, он еще    немного    застенчив и   часто краснеет, но  его    пребывание   при дворе вскоре   исправит этот недостаток .
Dr. Balfour .

Естественный жар его фантазии, подкрепленный вином,   делал его настолько развязно - "удовольственным", что многие, которых он развлекал при этом, вгоняли его в еще бОльшие грехи, которые в конце концов одерживали свою победу над его чувствами. Граф признавался, что в течение 5 лет не  просыхал  абсолютно ни на мгновение, не всегда это было заметно, но "господином самого себя " он к сожалению, уже не был. 
Gilbert Burnet.

Чарлз II   не считал ни одного мужчину - честным и ни одну женщину - порядочной и всегда подчеркивал, что никто из его придворных не служит ему просто из любви . Он не хотел "ничего задолжать миру", и этого же - придерживался Рочестер. С разницей в том, что граф Уилмот оставался идеалистом, верившим в порядочность других и - имевший свое представление об идеальном монархе, которым Чарлз  не был. 
Gilbert Burnet.

Его острый ум, изобретательность и энергичность, талант развлекать,  вспыльчивость и обаяние, притягивающее к нему нежный пол , а также - его непринужденные манеры и - привычка по любому поводу цитировать строки   Уоллера,  которого Лорд особо почитал  - все эти качества   Mr. Этеридж    дал    Дориманту, персонажу своей пьесы       " The Man of Mode or Sir Fopling Flutter", которая была представлена королю и публике 11 марта 1676 года в Duke´s Theatre. 
John Dennis.

Стихи Рочестера не были предназначены для широкой общественности, что понятно само по себе. Милорд писал свои песни не для того, чтобы их пели в Королевской Капелле, как хоралы, не для аппартаментов дам или - приютов духовных отцов.   Они предназначались исключительно для удовольствия той маленькой горстки счастливцев, которых он одаривал радостью своего общения -  и -  честью своей дружбы.
Robert Wolseley.

Театр был полон, публика - благородна и очень элегантна.  Я видел Милорда Рочестера с его супругой - дамой Элизабет, которая все - таки вышла за него после долгих отсрочек.  Некоторые в партере называют это деяние проявлением  "любви к ближнему", так как он не имеет ничего. Было очень приятно наблюдать за ними и   за тем, как мадам Рочестер улыбнулась   Лорду Батлеру, имевшему на нее виды в свое время.
Samuel Pepys,   4. 2. 1668.

Вчера король отобедал у Голландского посла,  после трапезы они пили вино и шутили. В свите короля присутствовал этот драгоценный    парнишка   Рочестер, которому король прощает самое наглое поведение и самые дерзкие шутки, не особо заботясь о мнении двора. 
Samuel  Pepys, 1669.

Милорд Рочестер пригласил как то короля прогуляться в самый лучший бордель округи * Ньюмаркета*.  Его величество , как всегда для этих целей, переоделся и с предвкушением последовал за  Графом...  Пока король занимался удовольствиями, девицы, проинструктированные  Милордом, реквизировали из карманов Величества всю наличность и часы...По окончанию развлечений король собирался было щедро расплатиться, но - ни денег, ни Рочестера - не было и в помине....Неплатежеспособный клиент , о ранге которого никто не догадывался , был вынужден иметь дело с гневным сутенером и - хозяйкой заведения, с которой король попытался договориться о "кредите" . Короче, величеству досталось по первое число, и его предложение - расплатиться перстнем со своего сиятельного пальца - вызвало неуемный "восторг" подданных, заподозривших подделку... Разъяренные " кредиторы" долго продержали бы короля под замком, если бы тому не пришла в голову идея - послать мальчишку с перстнем к местному ювелиру, который, увидев эту драгоценную вещь, пришел в священный ужас и - поспешил в бордель, где и объяснил дилетантам, упав на колени перед " клиентом" и отдавая ему перстень, что таким украшением обладает единственный человек в государстве - и это сам монарх. Кредиторы, пораженные как громом с ясного неба, пали ниц и принялись покорнейше умолять о прощении...Король милостиво рассмеялся и, заявив, что давно так хорошо не развлекался, спросил - не получит ли он в качестве бонуса за свое кольцо еще и бутылочку вина....
Theophilus Gibber.

Как известно, Рочестер на пару с Герцогом Бэкингемом имели таверну "Green Mare" in   Newmarket Road, где собиралась , как в клубе, вся добропорядочная округа...  Один пожилой господин приходил всегда один, хотя остальные не стеснялись приводить своих супруг в общество....Милорд выяснил , что жена у этого "пуританина" - молодая и миловидная - сидит в заперти дома и - отправился исправлять это досадное недоразумение.... Для этого он переоделся в женское платье и , взяв с собой бутылку , в содержимое которой  был добавлен опиум, постучался в двери заветного дома...  Когда ему отворила  старуха - надсмотрщица,  "гостье" стало   дурно  и она  хлопнулся в   обморок   прямо в объятия подоспевшей заброшенной женушки  пуританина ..."Гостью"    перетащили на    кровать, где   ей  стало лучше и - она  передала старухе поклон от ее    брата и -   небольшой презент из таверны...  Когда та уснула , молодка так разоткровенничалась с  "новой подругой" о своем строгом пожилом супруге, что   Милорд   вскоре  открылся  и - возместил ей  все недополученные   супружеские радости....  После чего   он предложил    бежать с ним , что было принято с восторгом. Предприимчивая дамочка прихватила при этом все сбережения супруга.   Когда беглецы полем пробирались к таверне, они чуть было не попались возвращавшемуся домой мужу и - были вынуждены прилечь в высокую траву, где и принялись за дело, начатое в доме... По прибытию их назад Бэкингем тоже с удовольствием присоединился к развлечению, но - когда дама  им надоела, то была просто отправлена в Лондон с пожеланиями - найти себе там более подходящего супруга....Дело приняло серьезный оборот, когда обманутый муж, обнаружив побег жены и - потерю сбережении, повесился. Король со всей свитой, вскоре прибывший в Ньюмаркет на скачки узнал о случившемся, но - простил   "шутников", развлекших его своей занимательной историей....
St. Evremond.

On the Death of the late Earl of Rochester.
by Aphra Behn.

Mourn, Mourn, ye Muses, all your loss deplore,
The Young, the Noble Strephon is no more.
Yes, yes, he fled quick as departing Light,
And ne're shall rise from Deaths eternal Night,
So rich a Prize the Stygian Gods ne're bore,
Such Wit, such Beauty, never grac'd their Shore.
He was but lent this duller World t'improve
In all the charms of Poetry, and Love;
Both were his gift, which freely he bestow'd,
And like a God, dealt to the wond'ring Crowd.
Scorning the little Vanity of Fame,
Spight of himself attain'd a Glorious name.
But oh! in vain was all his peevish Pride,
The Sun as soon might his vast Lustre hide,
As piercing, pointed, and more lasting bright,
As suffering no vicissitudes of Night.
    Mourn, Mourn, ye Muses, all your loss deplore,
    The Young, the Noble Strephon is no more.

Now uninspir'd upon your Banks we lye,
Unless when we wou'd moum his Elegie;
His name's a Genius that wou'd Wit dispense,
And give the Theme a Soul, the Words a Sense.
But all fine thought that Ravisht when it spoke,
With the soft Youth eternal leave has took;
Uncommon Wit that did the soul o'recome,
Is buried all in Strephon's Worship'd Tomb;
Satyr has lost its Art, its Sting is gone,
The Fop and Cully now may be undone;
That dear instructing Rage is now allay'd,
And no sharp Pen dares tell 'em how they've stray'd;
Bold as a God was ev'ry lash he took,
But kind and gentle the chastising stroke.
    Mourn, Mourn, ye Youths, whom Fortune has betray'd,
    The last Reproacher of your Vice is dead.

Mourn, all ye Beauties, put your Cyprus on,
The truest Swain that e're Ador'd you's gone;
Think how he lov'd, and writ, and sigh'd, and spoke,
Recall his Meen, his Fashion, and his Look.
By what dear Arts the Soul he did surprize,
Soft as his Voice, and charming as his Eyes.
Bring Garlands all of never-dying Flow'rs,
Bedew'd with everlasting falling Show'rs;
Fix your fair eyes upon your victim'd Slave,
Sent Gay and Young to his untimely Grave.
See where the Noble Swain Extended lies,
Too sad a Triumph of your Victories;
Adorn'd with all the Graces Heav'n e're lent,
All that was Great, Soft, Lovely, Excellent
You've laid into his early Monument.
    Mourn, Mourn, ye Beauties, your sad loss deplore,
    The Young, the Charming Strephon is no more.

Mourn, all ye little Gods of Love, whose Darts
Have lost their wonted power of piercing hearts;
Lay by the gilded Quiver and the Bow,
The useless Toys can do no Mischief now,
Those Eyes that all your Arrows points inspir'd,
Those Lights that gave ye fire are now retir'd,
Cold as his Tomb, pale as your Mothers Doves;
Bewail him then oh all ye little Loves,
For you the humblest Votary have lost
That ever your Divinities could boast;
Upon your hands your weeping Heads decline,
And let your wings encompass round his Shrine;
In stead of Flow'rs your broken Arrows strow,
And at his feet lay the neglected Bow.
    Mourn, all ye little Gods, your loss deplore,
    The soft, the Charming Strephon is no more.

Large was his Fame, but short his Glorious Race,
Like young Lucretius and dy'd apace.
So early Roses fade, so over all
They cast their fragrant scents, then softly fall,
While all the scatter'd perfum'd leaves declare,
How lovely 'twas when whole, how sweet, how fair.
Had he been to the Roman Empire known,
When great Augustus fill'd the peaceful Throne;
Had he the noble wond'rous Poet seen,
And known his Genius, and survey'd his Meen,
(When Wits, and Heroes grac'd Divine abodes,)
He had increas'd the number of their Gods;
The Royal Judge had Temples rear'd to's name,
And made him as Immortal as his Fame;
In Love and Verse his Ovid he'ad out-done,
And all his Laurels, and his Julia won.
    Mourn, Mourn, unhappy World, his loss deplore,
    The great, the charming Strephon is no more.

  ВОЛЬТЕР. Письмо    21 о графе  Рoчестере и    г - не Уоллере.

Всему свету известна репутация графа Рочестера. Г- н де Сент- Эвремон много писал об этом, однако он познакомил нас со славным  Рочестером лишь как с ловеласом и прожигателем жизни, я же хочу рассказать о нем как о талантливом человеке и большом поэте. Среди других творений, блиставших пламенной силой воображения, присущей лишь ему одному, он сочинил несколько сатир на те же темы, что и наш знаменитый Депрео. Я не знаю лучшего средства для совершенствования вкуса, чем сравнение между собой великих талантов, работавших над одинаковыми сюжетами...А вот как изъясняется граф Рочестер в своей сатире на человека: правда, читателю здесь необходимо помнить о том, что природа нашего стихосложения и деликатная пристойность нашего языка не способны адекватно выразить буйную вольность английского стиля.
Сей разум, ненавистный мне, исполненный ошибок,
Принадлежит не мне: он твой, ученый доктор.
Сей разум легковесен, беспокоен, спесив,
Он - надменный соперник мудрых животных
....*еще страница вольного перевода*
Истинны ли или ложны эти идеи, верно лишь одно: они выражены с энергией, выдающей поэта.
Я поостерегусь исследовать этот предмет как философ и бросить кисть ради компаса. Единственная моя цель в этом письме - продемонстрировать гений английских поэтов...
от NB!

Он  был   в   равной мере   как    источником  восторга и восхищения мужчин , так и  объектом  любви  и поклонения  женщин, но также  -  постоянным  критиком  бесстыдства  и глупости.
В его  обществе никогда не было скучно  и никто  не покидал его когда – либо  не обогащенный опытом ;  никогда  его   восприятие  не   было предвзятым  а   его  дружелюбие -  вынужденным ;   он никогда не  смеялся не к месту  и не  продавал свои чувства  в услужение  благам и роскоши ;  он  никогда не  наносил  удара  шпагой  низменного и трусливого  оскорбления  в рану  падшей  добродетели и не  разглаживал лица  власть имущих     пройдох     заранее  оплачеными  остротами ;  он никогда не отказвался от щегольства, чтобы разбогатеть и  не  льстил тузам, чтобы стать   знаменитым . Никогда  его высказывания не были излишними, а  его визиты – слишком долгими ;  удовольствие только  возбуждало его аппетит и  те немногие, кто не принадлежал к его  обществу,  были  готовы примкнуть к нему.

Роберт Уолсели.

" As he was the both the delight and the wonder of men , the love and the dotage of women, so he was a continual curb to impertinence and the public censor of folly. Never did man stay in his company unentertained or leave it uninstructed; never was his understanding biased, or his pleasantness forced; never did he laugh in the wrong place, or prostitute his sense to serve his luxury; never did he stab into the wounds of fallen virtue with a base and cowardly insult, or smooth the face of prosperous villainy with the paint and washes of a mercenary wit; never did he spare a fop for being rich, or flatter a knave for being great. Never was his talk thought too much or his visit too long; enjoyment did but increase his appetite, and the more men had of his company, the less willing they were to part with it." (c)

Robert Wolseley.

Я как то спросил  его, не укоряет  ли он  Бога за  все  посланные ему тяжкие страдания, от которых избавить его могло бы только чудо?
На что он мне ответил : " Как можно  обвинять Господа в том, что является последствием  своего  собственного выбора?"

Бернет. 1680.